Среда, третий день Страстной седмицы. Любая среда отводится для воспоминания о том, как Господа взяли на страдания. Взяли — это на евангельском языке, на нашем — арестовали. Господь взят на страдания, арестован.
Этому событию предшествовал такой случай. Иисус находился в доме Симона прокаженного. Приступила к Нему женщина с алавастровым сосудом мира драгоценного и возлила Ему возлежащему на голову. Увидевши это, ученики Его вознегодовали и говорили, к чему такая трата, ибо можно было бы продать это миро за большую цену и дать нищим.
Остановимся на этом месте. Женщина возливает миро Тому, Кто пойдёт на распятие — что может быть выше этих святых чувств, когда хотят проявить любовь к идущему на муки?
Голый рассудок человеческий думает иначе: зачем, мол, сострадать идущему на муки, к чему, мол, такая трата, лучше и безопаснее дать копейку нищему. По тому что сочувствовать в несчастье другому, для этого нужно не только любящее сердце, но ещё и мужество, смелость, не лучше ли отделаться копейками.
Иисус, как говорится в Евангелии, уразумев сие, сказал им, что смущаете женщину, она доброе дело сделала для Меня, ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда имеете. Возливши миро сие на Тело Мое, приготовила Меня к погребению, это больше всяких подаяний нищему. Приготовить к погребению — это великий подвиг любящего и смелого сердца.
Истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет в память её и о том, что она сделала. А она сделала величайший подвиг, равный, может быть, подвигу Иоанна Богослова, который стоял у креста Христова.
Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошёл к первосвященнику и сказал, что дадите мне, и я вам предам Его. Они предложили ему тридцать сребреников, и с того времени он искал удобного случая предать Его.
И так, ныне день предания Господа, день мрачный и печальный, почему Святая Церковь и ознаменовала его, наравне с днем смерти Господа, печатью поста в продолжение всего года. – Kто любит Спасителя своего, тот не будет нарушать этой печати, тот со всею верностью хранить знамение скорби и сетования по возлюбленном. Ибо, хотя предание, равно как и смерть Господа, послужило – своими последствиями – ко спасению всего мира, но тем не менее само по себе это действие – самое чёрное и отвратительное. Мне даже представляется оно преступнее самого распятия. Ибо распинатели Господа не знали Его, как должно: ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы (1 Kор. 2, 8). А здесь кто предает? Собственный ученик, один из двенадцати, то есть ближайший – предает тот, кто слышал все беседы Господа, был свидетелем Его жизни и чудес, разделял с Ним, в продолжение более трех лет, и радости, и печали.
После всего этого предание так неожиданно в предателе, что сама Церковь в недоумении будет заутра вопрошать: «Кий тя образ, Иудо, предателя Спасу содела? Еда от лика апостольского тя отлучи? Еда дарования исцелений лиши? Еда иных ноги умыв, твои же презре? Еда от трапезы тя отрину? О, коликих благ не памятлив был еси!» (Утреня Великой Пятницы. Седален, глас 7-й).
Все было сделано для Иуды, и все им презрено! Что он не имел никакой причины сетовать и жаловаться на Учителя, показывают собственные слова и ужасный конец его: согрешил я, – говорит он самим убийцам Учителя, – предав кровь невинную (Мф. 27, 4).
Что же ввело тебя, несчастный, в этот ужасный грех? – Сребролюбие и диавол, ответствуют евангелисты. Нося ковчежец с деньгами, Искариот пристрастился к носимому, и оказался татем. После этого святое общество Иисусово, в котором господствовал дух произвольной нищеты и самоотвержения, сделалось для него чуждым, тяжелым, противным душе, зараженной страстью. Иуде везде и во всем мечталась корысть и сребренники.
Диавол не замедлил воспользоваться этой несчастною расположенностью сердца, и, основав в душе Иуды жилище себе, заставил его смотреть на все происходившее не очами веры и любви, как смотрели прочие апостолы, а своекорыстным глазом мытаря и фарисея. Так смотрел Иуда на миро, которое Мария возливала на ноги Иисусовы, и, притворившись другом нищих, жалел, что оно не продано, и деньги не отданы в распоряжение его лукавству. Так, без сомнения, смотрел Иуда и на все прочее. «Что, – думал он, – мы ходим из края в край Иудеи как нищие? Почему бы не воспользоваться усердием народа, не взять в свои руки власть, которая, видимо, дается сама собою? Ведь Мессия должен, наконец, господствовать над всеми и всем. Ужели ждать, чтобы нас всех захватили, как преступников, и подвергли казни? Пожалуй, за этим не станет. Но пусть дожидаются этого другие. Искариот не так прост и недальновиден. Он возьмет свои меры заранее». – «Что же ты медлишь», – шептал во уши диавол.
Теперь самый благоприятный случай отстать от общества Иисусова. Видишь, как синедрион ищет случая взять Учителя тайно. Ты сам можешь сделать это неявно, так что Учитель даже не сочтет тебя предателем. Ибо, что требуется для этого? Только указать место пребывания Учителя ночью. Kроме того, что тебе заплатят за эту важную услугу, ты войдешь через это в связь с первыми лицами синедриона. И Ему будет не большая беда от этого: ты сам видел, как Он не раз спасался чудесно от всех козней и сетей Своих врагов; спасется и теперь, а ты сделаешь свое дело и составишь себе счастье: пользуйся случаем и спеши!
И несчастный ученик точно спешит – на свою погибель. Под предлогом покупок, нужных к празднику, он находит случай тайно побывать у первосвященников и оговориться с ними о предательстве. Желание не представлять из себя низкого продавца, торгующегося за кровь, и показать мнимое усердие к пользам синедриона, заставляет его согласиться на самую невеликую цену, в надежде, со временем, большей и лучшей награды. Для этого же он явится в самом вертограде Гефсиманском, с видом не предателя, а человека, возвращающегося из посылки, который потому позволяет себе дружелюбно приветствовать Учителя и даже облобызать Его между тем, как это именно лобзание было знаком для явившейся затем, как бы без всякого согласия с Иудою, спиры иудейской. Поэтому-то до самого конца никто из учеников не мог знать, кто предатель.
Один Учитель видел и ведал все; видел и употреблял все меры спасти – не Себя, а ученика несчастного. Сколько трогательных вразумлении на одной последней вечери! Омовение ног, преподание Тела и Kрови могли тронуть духа отверженного, но не тронули Иуду! Страсть сребролюбия заглушила все!
Но заглушила на время. Kогда замысел совершился, когда Учитель вместо того, чтобы чудесно спасаться от врагов, предал Себя им, как овца на заколение, Иуда пробудился, вспомнил о всем, что видел доброго, святого, божественного в Иисусе, и обратился к раскаянию. Серебренники повержены, невинность Учителя исповедана всенародно; оставалось только, подобно Петру, омыть грех слезами и обратиться к тому же Учителю и Господу с верою. Но диавол внушил теперь другое: прежде соблазнял безотранием, так теперь представлял неотпускаемость вины и греха. И вот Иуда на древе погибельном! Тогда-то, не прежде, во всей силе постигли его грозные слова: лучше было бы этому человеку не родиться (Мф. 26, 24; Мк. 14, 41).
Видите, до чего довела страсть сребролюбия человека не самого худого! Ибо, если бы Иуда не обещал из себя много доброго, то не был бы избран в апостолы.
Будем же, братья, блюстись этого недуга, равно как и прочих страстей, ибо все они равно опасны, и рано или поздно – оканчиваются и душевною, и телесною гибелью для человека. Но, падший да не унывает и да не приходит к отчаянию! У Небесного Врача нет неисцельно больных. Доколе живем, дотоле можем спастись, как бы ни были велики грехи наши. Если бы сам Иуда, вместо погибельного древа, поспешил к древу Kреста Христова с верою и покаянием, то вместе с кающимся разбойником вошел бы в рай, без всяких сребренников. Так рассуждают об этом и учат все богомудрые отцы Церкви. Аминь.
Святитель Иннокентий (Борисов)